по мнению США, проводят некие подозрительные исследования в области оружия массового уничтожения. Северокорейское руководство вполне логично предположило, что после ожидавшейся еще с лета 2002 г. операции против Ирака, которая была обусловлена для США прежде всего внутриполитическими причинами, Вашингтон может перейти к силовому давлению на КНДР, которое, если и не приведет к силовой акции США, то в условиях их абсолютного доминирования в системе международных отношений и отсутствия у КНР, Европейского союза и тем более - России политической воли и стремления противостоять Вашингтону, девальвирует практически все достижения северокорейской дипломатии за последние десять лет.

Таким образом, можно предположить, что возникновение Второго корейского ядерного кризиса было обусловлено стремлением северокорейского руководства и лично Ким Чен Ира использовать управляемый - причем управляемый из Пхеньяна, а не Вашингтона - кризис для того, чтобы, решив несколько частных экономических задач в сфере энергетики, существенно укрепить положение КНДР в процессе межкорейского диалога и их отношений. И толчком к данному кризису для северокорейского руководства была уверенность, что США не имеют достаточных ресурсов для одновременных силовых операций на трех фронтах (Афганистан, Ирак, Корейский полуостров) и смогут перейти к накоплению сил на Корейском полуострове, чтобы создать убедительную угрозу возможной силовой акции против КНДР не ранее осени 2003 г. А затягивание напряженности с неопределенным исходом до начала президентской кампании в США (которая будет реальным фактором внутренней обстановки уже с мая 2004 г.) будет крайне невыгодным для действующего президента Соединенных Штатов с учетом неоднозначного эффекта иракской войны.

С этой точки зрения крайне интересным является поведение северокорейской элиты в нынешнем ядерном кризисе. Ведь реалии Восточной Азии традиционно требуют уделять внимание не только и не столько тому, что делается, а тому, как это делается. Особенно это касается поведения северокорейского руководства, которое своими внешнеполитическими действиями, присутствием или отсутствием в них неких деталей посылает сигналы основным участникам мирового политического процесса, прежде всего США и странам Европейского союза.

Фактически нынешний кризис вокруг северокорейской ядерной программы имеет три принципиальных поведенческих разреза: с одной стороны, Пхеньян стремится ничем не осложнить свои отношения с европейскими странами, более того, демонстрирует заинтересованность в том, чтобы присутствие европейских стран в различных проектах по контролю и трансформации ядерной программы КНДР было бы увеличено. То есть в рамках нового раунда силового балансирования вокруг ядерной программы Северная Корея откровенно рассчитывает на расширение присутствия стран ЕС. Иными словами, новый кризис является для Пхеньяна средством получить дополнительные возможности в диалоге с Южной Кореей, в рамках которого европейские страны будут выступать своеобразным противовесом США. Хотя очевидной неудачей Пхеньяна на этом пути следует считать то, что ни один из влиятельных участников мировой политики не признал вынужденный характер шагов Пхеньяна по выходу из соглашений по прекращению ядерной программы, на что там очень рассчитывали. Фактически Пхеньян столкнулся с кон-сенсусной негативной позицией мирового сообщества, и даже Пекин не пошел на то, чтобы хотя бы косвенно поддержать северокорейское руководство. Это означает, что Пхеньян вряд ли может рассчитывать на получение моральных симпатий в споре с США.

С другой стороны, и Пхеньян пока никак не обозначил в своих действиях фактор особых отношений с КНР. Ранее долгосрочного партнерства с КНР и возможности перерастания конфликта на Корейском полуострове в многостороннее столкновение с участием и США, и КНР этот фактор являлся важным элементом стратегии Пхеньяна. Теперь же Пхеньян выступает подчеркнуто самостоятельно (хотя очевидно, что рассчитывает на поддержку Пекина в случае крайней необходимости), что, вероятно, связано со стремлением закрепить себя в качестве полностью самостоятельного участника процесса